Families > Evacuation

The Hot Summer of 1941

By Feliks Kaplun
Introduction
July, the heat...
The German army is rapidly moving into the interior of Ukraine ...
Jewish family:  50-year-old father, 22-year-old daughter and 8-year-old younger son try to escape into the depths of the Soviet Union from the small Ukrainian town of Slavuta.
Their way is not easy and small: Slavuta - Shepetivka - Rakitnoe in Ukraine.  Morozovskaya stanitsa of the Rostov region in Russia, then through the Volga near Stalingrad by the rail road to Kazakhstan to the village of Zhana-Aryk of the Kzyl-Orda region, then the station Tyumen-Aryk of the same region, the district center of Leninsk, Fergana region of Uzbekistan. And finally in November 1944, they were able return to Slavuta.  
It was 3 years and 4 months of torment, hunger, cold, disease, loss.
But also it was 3 years and 4 months of greatness of spirit!
First on horses, then on a train they move east from the oncoming avalanche.
This is a story written from the memories of an 8-year-old boy ... 63 years after the events.
This boy is my father, who died in 2004, not completing the whole story ... But even these crumbs give an impression of what happened and how it happened.
Just one family ... and this is only the beginning of this awful event, called EVACUATION.
This terrible and happy story as ordinary people could pass half of the Soviet Union, starves, stay without parents and ... be saved.
Unfortunately, my father took up the pen too late ... But even these crumbs show how people fought for themselves and emerged victorious in this struggle.

Peace is upon them.
Thank you my dear Dad, Aunt Leah, unknown grand-pa Fishl and grand-ma Malka!
I LOVE YOU ALL!  
This is a story written from the memories of an 8-year-old boy ... 63 years after the events.
This article is currently  available only in Russian language.
Translation by Google.
Зиновий Каплун (1933-2004)
 
ИЮЛЬ 1941 - ЭВАКУАЦИЯ
Этот ясный июльский день с невинной синевой в небе не предвещал ничего плохого. Люди шли по обочинам, сидели на повозках, и весь этот поток двигался в одном направлении – на восток, подальше от настигающих глухих взрывов. Кончалась вторая неделя войны, а остановить немцев всё ещё не удавалось. Скупые сводки с фронта были неутешительны. Люди негромко переговаривались, пытаясь оценить свои шансы на спасение. Вот если бы Красная Армия задержала немцев хоть на несколько дней... Если бы подошло подкрепление… Надо ли было эвакуироваться…
Зуня сидел на чем-то мягком рядом с отцом, державшим вожжи в руках, и мысли его перескакивали с одного предмета на другой без всякой связи. Увидев на обочине дворнягу, он вспомнил Изю, довольно рослого мальчика 6 лет, не произносившего букву к. Вместо к отчетливо слышалась буква т. Собачка по имени Тамка, которую Изя очень любил, была безобидным существом с виляющим хвостом и ласковыми глазами. Но всякий раз, когда кто-нибудь посторонний пытался ее погладить, Изя обнадеживал: “Не бойтесь, Тамта не утусит”. А 8-летний Зуня важно поправлял: “Не Тамта, а Тамка; не утусит, а укусит”. И было непонятно, чего в этих словах больше: желания дать Изе урок правильного произношения или сознания своего превосходства. Как-никак Зуня успел закончить до начала войны первый класс, а Изя был еще несмышленышем детсадовского возраста.
Зуня и в классе не мог терпеть незнаек и тугодумов. И если ученик не сразу мог ответить, что это за буква, Зуня не выдерживал и на весь класс, как ему казалось вполголоса, выкрикивал: в-в-в-в-в-в, за что Фрида Яковлевна отчитывала Зуню, делала соответствующую запись в дневнике, под которой Зуня должен был принести на следующий день подпись родителей, свидетельство того, что дома с ним поработали и больше он так вести себя на уроках не будет. За собственные свои ошибки Зуня сильно переживал и запоминал их надолго. Однажды мама послала Зуню к отцу с поручением купить овощей. Зуня аккуратно записал на листочке перечень необходимых покупок и отдал листочек отцу. Каково же было его удивление, когда одно слово отец не понял. “Что это такое капус-с-с-та?”-спросил он, многократно повторяя с-с-с-с. Зуня запомнил, что капуста пишется с одним с и с тех пор неизбежно смущался, когда отец на любую его грамматическую ошибку иронично говорил: капус-с-с-та.
Picture
Fishel
Стоял полуденный зной. А всего лишь накануне ночью было так хорошо, даже прохладно. Зуня с отцом и Лией, своей старшей сестрой, как и сотни других славутчан, всю эту ночь провели на вокзале железнодорожной станции в надежде на какой-нибудь поезд, который увезет их подальше от приближающегося фронта. Но поезда не было. “Как ты думаешь, Фишл, дождемся мы поезда или придется вернуться домой ни с чем?” – спросил у отца знакомый славутчанин. Отец пожал плечами и ответил, что он и не собирается уезжать, вот отвезет детей к сестре в Шепетовку и вернется домой. Только рано утром к станции подошел и почему-то остановился санитарный поезд с красными крестами на пассажирских вагонах. С поезда никто не сошел и из окон никто не выглядывал. Вагоны казались пустыми. Беженцы бросились к вагонам, но были остановлены какими-то людьми, не то железнодорожниками, не то милиционерами. Толпа напирала, но к вагонам стали пропускать только женщин и детей.
Так Зуня с Лией оказались в тамбуре вагона, стиснутые людьми, оторванные от отца, которого к вагону не пропустили. Раздался гудок паровоза и почти одновременно отчаянный крик Зуни, протянувшего руки к отцу. Когда поезд тронулся, отец стоял на нижней ступеньке, держась за поручень одной рукой и протягивая другую по направлению к Зуне, чтобы успокоить его.
Было утро 1-го июля, а уже 3-го июля немцы вошли в Славуту.
Picture
Zunya and Liya
Следующую остановку поезд сделал на станции Шепетовка, что в получасе езды от Славуты. Здесь Зуня с сестрой и отцом сошли и, не увидев балыгул, обычно стоявших на площади у выхода из вокзала, направились в город пешком к дому папиной сестры Шивы. Благо багаж был нетяжелый. Это был небольшой чемодан, в котором легко разместилось имущество, впопыхах сложенное Лией: пальтишко Зуни, две пары отцовского белья, Лиин отрез на платье и еще что-то по мелочам. Собственно отец и не собирался никуда уезжать из Славуты. Он постоянно твердил себе и другим, что отвезет детей в Шепетовку к сестре, решившей эвакуироваться, а сам вернется в Славуту и будет ждать Малку, свою жену, которая должна вернуться из Киева. Без нее он не собирался эвакуироваться. Никакие доводы Сережи-квартиранта, молодого командира Красной Армии, служившего в военном городке, о зверствах немцев, особенно по отношению к еврейскому населению, его не убеждали.
И только настырность Сережи, потратившего немало часов, чтобы убедить Лию с отцом в необходимости эвакуироваться, заставила отца согласиться отвезти детей к тете Шиве. Вот теперь осталось пройти каких-нибудь два километра до ее дома, где он передаст ей своих детей, а сам вернется в Славуту и будет ждать Малку.
Picture
Malka
О том, что Малка вернется в Славуту и ни за что не поедет ни в какую эвакуацию без детей и мужа, он не сомневался. Вот только как добраться потом до Славуты? Поезда не ходят, тем более на запад, так что не исключено, что придется идти пешком 20 км. А с другой стороны, что делать, если Шива уже успела уехать с семьей и он не застанет ее дома? Как быть с детьми? Он хорошо помнит, как Лия категорически заявила, что без отца она никуда не поедет и в таком случае они все останутся в Славуте. А как же Малка доберется до Славуты из Киева?
Тем более, что немцы вот-вот будут в Славуте. Сережа говорил, что сплошной линии фронта нет и немцы продвигаются вперед почти без сопротивления. 
 Погруженный в эти раздумья, он и не заметил, как подошли к Шивиному дому. Во дворе дома стояли три запряженные лошадьми телеги, готовые к отъезду. Опоздай они на полчаса и никого бы действительно уже не застали. Телеги были загружены таким образом, чтобы на вещах с минимальным удобством могли сидеть люди.
Picture
Survived. 1966 Shepetovka
Шива, высокая статная женщина с волевыми чертами лица, взяла у брата чемодан и положила его на одну из повозок. Как он ни отнекивался, она вложила ему вожжи в руки и усадила на телегу. На его возражения, что он будет ждать Малку, она ответила, что мы поедем в сторону Киева и, бог даст, встретимся с ней по дороге и что Малка никогда не одобрила бы его поступок: отдать детей, а самому остаться. “Быст мишиге, цы вус, Фишл? Дайчн занен шен афн швэл, ви вылст ду блайбн?” (Ты сумасшедший, что ли, Фишл? Немцы уже на пороге, где ты хочешь остаться?) – Шива не давала отцу возражать.
 И времени для разговоров нет, немцы вот-вот будут в Славуте и Шепетовке. И даже кушать некогда, поедим в дороге, а то слухи ходят, что фронт приближается быстро, говорила Шива, показывая пальцем куда-то на запад, откуда слышался неясный гул. Шика, муж Шивы, уступавший жене в росте более, чем на голову, взобрался на первую телегу, оглянулся и тронул лошадей. На улице все три повозки остановились в ожидании Шивы, которая закрыла дом на замок, заперла сарай и ворота и аккуратно прикрыла за собой калитку. Теперь все в порядке, в дом никто не войдет, пока они не вернутся, дом на замке.
И сколько же таких домов, новых, как у Шивы, и не очень новых, как у Фишла, остались брошенными в городах и поселках Украины со всем их добром и уютом в результате поспешной эвакуации людей. Эвакуировались главным образом люди, не обремененные воспоминаниями о немецкой оккупации 1918 года, когда евреев практически не трогали, и те, кто был в состоянии разглядеть в неразберихе газетных публикаций, радионовостей и слухов (а слухи ходили самые неимоверные) реальную угрозу своему существованию. Но даже решившись эвакуироваться, каждый сам для себя и своей семьи должен был найти путь, как это осуществить. Нужны были лошади или возможность попасть на любой железнодорожный состав, идущий на восток. О машинах нечего было и думать. В  частном пользовании легковых машин просто не было, а полуторки, грузовые машины, принадлежавшие государственным или сельскохозяйственным предприятиям, были редкостью. Собственно это и было одной из реальных причин, почему евреи оставались на оккупированной территории. Оставались на погибель, не имея возможности уйти от стремительно наступавшей немецкой армии.
Шика, лесник по профессии, хорошо ориентировался в местных дорогах, и вскоре все три повозки оказались в потоке таких же беженцев, двигавшихся в одном направлении.
А Зуня сидел на телеге, прижавшись к Лие, и вспоминал, как на такой же почти повозке Пыця дэр балыгула (извозчик) привез Лию с вокзала домой в день, когда началась война, в воскресенье 22-го июня 1941 года. Лия заканчивала Учительский институт в Харькове и должна была стать преподавателем английского языка в школе. Зуня давно решил для себя, что будет танкистом, когда вырастет. Однако, чтобы не обидеть любимую старшую сестру Лию, на вопрос, кем он будет, когда подрастет, уверенно отвечал: английским танкистом. Лия должна была приехать накануне, в субботу, и Зуня расстроился, когда она не приехала. А Лия решила сделать остановку в Киеве, чтобы проведать маму, лечившуюся в киевской больнице после неожиданной гибели Цуни, старшего брата Зуни, на военных учениях в Молдавии.
Picture
Older brother
Это произошло 13-го Нисана, за два дня до пейсаха, так что праздник получился совсем невеселым, даже грустным, а маму, серьезно заболевшую после этого известия, отправили в Киев на лечение. 
Они сидели вдвоем, мама и дочь, прижавшись друг к другу на скамейке во дворе больницы, говорили и плакали. Оплакивали горе, обрушившееся на их семью, не в силах свыкнуться с мыслью о гибели Цуни, 18-летнего мальчика, любимца семьи и друзей, крепыша, к которому как нельзя лучше подходила поговорка: косая сажень в плечах. Его взяли в армию сразу по окончании 10-го класса за год до начала войны. И вот нет его.
Они плакали, не подозревая, какие новые испытания им предстоят уже с завтрашнего дня. Лия хотела задержаться еще на один день, чтобы побыть с мамой. Но мама ее отговаривала. Дома остались отец и маленький Зуня, говорила она. Езжай лучше домой, поможешь им, пока я приеду. Прощаясь ближе к вечеру, они и думать не могли, что видятся в последний раз. Безжалостная судьба приготовила одной из них мученическую жизнь в гетто и насильственную смерть уже через несколько месяцев, а второй полные лишений и невзгод годы войны. Завтра начиналась война.
Пыця подвез Лию к дому около одиннадцати часов. Зуня ждал ее у калитки и бросился обнимать. Раскрыв чемодан, Лия протянула Зуне пачку его любимого печенья «Бисквит», а папе рассказывала о встрече с мамой, о ее лечении и желании вернуться скорее домой. В это время из тарелки-репродуктора, недавно установленной в их доме, прозвучало объявление о том, что в 12 часов по радио с важным правительственным сообщением выступит Молотов, нарком иностранных дел СССР. Так закончилась мирная жизнь. У отца померкла радость от приезда Лии, мама в далеком Киеве и один только бог знает, когда она сможет вернуться домой. Только Зуня испытывал восторг, не понимая ужаса случившегося.
Picture
Shiva and Shika daughters: Genya and Polya
Глухой гул в небе возник неожиданно, уже во второй половине дня, когда весь этот неповоротливый поток втянулся в пустынный посёлок и даже миновал его головными повозками. С правой стороны последние безмолвные одинокие домики смотрели на дорогу темными окнами, с левой до самого горизонта тянулось желтое ржаное поле. Семь самолетов появились в небе со стороны ржаного поля, с севера, и стали приближаться к поселку на низкой высоте. Пролетев над поселком, самолеты развернулись и полетели обратно, но уже вдоль дороги, запруженной телегами, с запада на восток. Люди тем временем стали покидать повозки и прятаться во ржи, в придорожных канавах, под телегами. Фишл бросил вожжи, схватил Зуню и лег с ним под телегу, так как бежать в рожь было уже поздно. Он прижал Зуню к себе, прикрывая его своим телом.
 На этот раз самолеты не просто летели, но строчили из пулеметов по дороге, обочинам, ржаному полю. Их целью были беззащитные люди, вероятно, хорошо видные с небольшой высоты. Стратегических целей в поселке не было. Спиртовый завод, единственное предприятие в поселке, не представлял опасности для наступающей немецкой армии. Опасность представляли, видимо, безоружные люди. И летчики развлекались, пролетая над дорогой с запада на восток и с востока на запад и поливая вжавшихся в землю людей железным градом. Слышны были стоны раненых и храп умирающих лошадей. Видимо, расстреляв свой боезапас, самолеты исчезли. Но люди, уцелевшие после расстрела, длившегося всего несколько долгих минут, продолжали лежать на земле, опасаясь возвращения самолетов. Первые смельчаки стали оказывать помощь раненым. Из упряжи освобождали убитых и раненых лошадей. Нельзя было оставаться на месте. Могли вернуься самолеты. Да и наступавшие немцы вряд ли остановились на время этого расстрела. Зуне казалось, что вокруг их телеги дорога изрешечена дырочками от пуль. Они с отцом не пострадали, к счастью. Телега оказалась надежным укрытием. А вот среди прятавшихся во ржи и по обочинам дороги были пострадавшие. Но где же Лия? Отец пытался отыскать ее среди телег и вздохнул с облегчением, когда увидел ее невредимой. Одна из лошадей была убита. Дальнейший путь продолжили с одной лошадью в упряжке. Обсуждали случившееся, не подозревая, что менее, чем через сутки, но уже у другого поселка, немецкие самолеты опять появятся над потоком беженцев. И опять будут строчить из пулеметов. И опять будут убитые и раненые среди людей и лошадей. Тревожные первые дни эвакуации превращали Зуню из беззаботного ребенка в настороженного, раньше времени повзрослевшего серьезного юношу. Это были уроки войны, еще не воспринимаемые детским воображением. Как-то само собой исчезли обычные детские шалости. На их смену пришло тревожное ожидание каких-то новых опасных событий.  Беззаботное детство кончилось преждевременно.
Поток беженцев на дороге продолжал двигаться на запад в общем направлении на Киев, преодолевая опасности и слухи. Немцы нередко высаживали мобильный десант впереди своей наступающей армии, который разъезжал на мотоциклах, совершал диверсии, обстреливал беженцев, сеял панику. Беженцы сворачивали на проселочные дороги, двигались по ночам, прятались от десанта. Иногда слухи оказывались ложными, но возможности проверить их не было. Сложная ситуация сложилась при подъеэде к Бердичеву. К городу подъехали в вечерние сумерки, а навстречу, на запад, шли люди и слухи о  немецком десанте, так что проехать через город невозможно. Насколько можно было видеть издали, пожары полыхали во всех районах города. Что делать? Возвращаться назад, навстречу наступающей немецкой армии? Но тогда зачем было эвакуироваться? При немцах можно было остаться и дома, незачем было добираться для этого до Бердичева. Укрыться до утра и выждать дальнейшего развития событий? Но в этом случае можно также оказаться по другую сторону линии фронта. Рискнуть проехать через город несмотря на опасность наткнуться на десант?
Пока Зуня вместе с другими детьми зачарованно смотрели на полыхающий город, их родители (Шика, Фишл и другие) обсуждали сложившуюся ситуацию в поисках разумного решения. Было решено сделать попытку все же проехать через город, но не вечером и не на следующий день при дневном свете, а глубокой ночью. При этом приняли во внимание особенность действий немецкой армии. Как правило, они предпочитали воевать днем и отдыхать по ночам. Ночью гул военных действий, преследовавший беженцев, заметно стихал. Это решение оказалось правильным. Когда несколько телег с беженцами в 3-4 часа ночи проезжали через город на возможно большой скорости, они не встретили на своем пути никаких препятствий. Миновали окраину города и решили отъехать подальше от него до наступления рассвета, не останавливаясь на отдых. Небольшой привал сделали только утром.
Нервное напряжение последних дней, состояние постоянного возбуждения, когда решение надо было принимать или отменять без долгих раздумий, накладывалось на физическую усталость людей. Становилось ясным, что в этих условиях на лошадях от немцев далеко не уйти. Надо пересаживаться на более быстрый транспорт – железнодорожный. Но где его взять? И вот такая возможность впервые за все время представилась на станции Ракитное. На первом пути стоял сформированный из товарных вагонов состав, готовый, казалось, к отправке. Но куда он направляется? Можно ли в него попасть? На привокзальной площади был разбит круглый сквер, огороженный деревянным забором. К нему и привязали беженцы своих уставших лошадей, а сами направились выяснять обстановку. Дежурный по станции объяснил, что товарный порожняк действительно отправляется в тыл для переброски к фронту не то подкреплений, не то военных грузов, но разрешить перевозку в этом составе людей он не мог. Однако позвонив куда-то по телефону, он разрешил беженцам срочно грузиться в указанные им вагоны. В течение ближайшего часа состав должен отправиться в путь.
Погрузка в вагоны много времени не заняла. Было непривычно находиться в темном вагоне с маленькими прорезями-окошками у самого потолка, без полок и скамеек для сидения, без туалета. Но все были рады и этому, рады самой возможности оторваться от линии фронта, от ночных бдений и дневных страхов нарваться на немецкий десант. После разгрузки телег лошади так и остались привязанными к ограде, но не надолго. Через открытую дверь вагона было хорошо видно, как уже через очень короткое время к телегам подошли какие-то люди в крестьянской одежде, по-хозяйски осмотрели лошадей и телеги, неторпясь отвязали лошадей от ограды и поехали, не скрываясь от наблюдавших за ними беженцев. Поезд тронулся после короткого гудка паровоза. Люди разместились кое-как в тесноте вагона, дав отдых натруженным ногам, размышляя, куда же везет их этот железный конь.
Часа через два поезд подвергся воздушной бомбардировке. Это были два немецких самолета, которые вначале облетали поезд на бреющем полете, пытаясь, видимо, определить, что в нем. Машинист остановил состав, давая возможность людям покинуть вагоны и отойти подальше от железнодорожных путей. Когда началась бомбардировка, поезд стал маневрировать взад и вперед и останавливаться, пытаясь уменьшить шанс прямого попадания бомбы. Две сброшенные бомбы не достигли цели. Самолеты развернулись и улетели. Машинист дал продолжительный гудок, созывая разбежавшихся людей. Поезд подвергался бомбардировкам несколько раз, но были уже не столь страшными, как первая. Свое пребывание на твердой земле люди использовали как для личных нужд, так и для поиска еды и питьевой воды.
Конечной целью товарного состава оказалась Ростовская область. Беженцы покинули поезд на станции станицы Морозовская, где их уже ждали. Людей распределили по домам местных жителей. Наступила пора уборки урожая, а рабочих рук нехватало. Работоспособное мужское население было мобилизовано в армию, так что в поле работали старики и женщины. Вот тут-то как дар небесный и появились беженцы, дополнительные рабочие руки.
(Ракитное, станица Морозовская Ростовской обл., через Волгу у Сталинграда и далее в теплушках до Казахстана в село Жана-Арык Кзыл-Ординской обл. в октябре 1941г., затем станция Тюмень-Арык той же обл. 1941-1943, районный центр Ленинск Ферганской обл. в Узбекистане 1944, возвращение в Славуту 1-го ноября 1944г. – для памяти)